Романов Андрей Владимирович

* * *

О, первый снег,
как зыбко чист
его простудный терем,
лишь клёна не опавший лист
в той белизне затерян...

Я на крыльце,
крыльцо в снегу,
и снег лежит на елях,
зачем я звёзды берегу,
что нам когда-то пели?

Зачем брехня цепных собак
и тропка в ельник жидкий,
где на презрительных губах
не таяли снежинки?

Зачем сжигать себя дотла, –
когда вокзальной тропкой
любовь, как лыжница сошла
с дистанции короткой?

Зачем жалеть, что снег пушист?
Чтоб возвратиться летом,
туда, где не опавший лист
мигает красным светом.

* * *

Пусть к нам, на любовью пленённые лица
сошли сновиденья, как снег по весне,
в свободном полёте над спящей столицей
ты, словно весна, заблудилась во сне.

И снова, лицом утопая в подушке,
сама себе снишься чужою женой, дрожа,
словно ландыш на майской опушке,
согретый студёной лесной тишиной.

Но где ж этот лес, о котором поют нам,
скворцы, залетевшие в сумрачный двор,
покуда, уснув на диване уютном,
мы шепчем друг другу пленительный вздор?..

Покуда:
«Родная, – кричу, – исполать!» – я,
а ты ускользнёшь, как сквозь пальцы – вода,
Москва, словно школьница в свадебном платье,
стыдится к утру своего живота.

* * *

По скулам планеты
акулы плывут...

– Любимая, где ты?
– Я рядом, я тут.
Мы станем крылаты
с тобой навсегда.

– Родная, куда ты?
– Теперь – никуда:
в молочную спелость
ростральной весны,
где пелось по-летнему
в зимние сны.

– А где же сейчас ты?
– В серёжках у верб.

Ненастье, как счастье,
идёт на ущерб.

* * *

Косноязычье коснулось меня.
Вряд ли сумею пером описать я
сшитое из внеземного огня
нитью времён повседневное платье.

Только скажу вам, что ветер-баюн,
песенной влагой насытивший сушу,
ахнет, любимую встретив мою,
кинется к чёрту – закладывать душу.

Только скажу вам, что солнечный лес,
Не опалённый огнём реконструкций,
вслед за моею любимой с небес сходит,
чтоб листьями к ней прикоснуться.

...В мрачных оврагах подтаял снежок,
слышишь, любимая, – клин журавлиный?
Что ж я о солнце ладони обжёг,
вслед за тобою промчавшись долиной?

Может поэтому в майском бреду
юная верба, не сбросив серёжек,
скачет, как ты, со звезды на звезду,
чтоб невзначай не спалить босоножек?

***

Ты мне вновь про Гоголя и Вия
На уроках излагала суть,
Но тебе не признаюсь в любви я,
Педсовет пытаясь обмануть.

И в тумане звёздного сознанья,
Под весенним паводком Невы,
Я к тебе на ветреном свиданье,
Обращаюсь с ужасом на Вы.

Вслед нам дождик плачет водосточно, –
В подворотне, дескать, наследил;
Он в тебя влюбился бы заочно,
Но его Спаситель пристыдил.

Кто ж нам путь космический наметит:
Ведь, надеясь в классе на успех,
Мы, воскреснем на чужой планете,
Даже состояться не успев.

Но тогда бросай, не веря в счастье,
На палитру ветреную кисть
И, на Стрелке совершив причастье,
От прогнозов школьных отрекись,

И не встретив млечного признанья,
Искупайся в звёздной борозде,
Чтобы сгинул образ мирозданья
На Обводном, в масляной воде.

***

Я тебе за святую прогулку
На соседней планете воздам:
Ты крошила блокадную булку
Запоздалым осенним дроздам,

Дескать, ужинай, пей ли, обедай,
Или прись в коммунальный сортир, –
Завтра внуки вернутся с Победой
И устроят нам свадебный пир!..

Ты не стала ко мне безучастной,
Но, ветрами продута насквозь,
Стороной, что считалась опасной,
Ежечасно летишь на авось.

И в космической схватке метельной,
От победных салютов светясь,
Ты, не чувствуя раны смертельной,
Презираешь мобильную связь.

Но покуда провайдер не помер,
Ты, присев на ростральной стопе,
Набираешь единственный номер,
Растворясь в уцелевшей толпе,

Успеваешь охальников треснуть,
Осознав, что на Млечном Пути
Нам осталось всего лишь воскреснуть
И на Пряжке друг друга найти…

***

Сенная ли, Красная Пресня,
Иль камень в чужой огород?
Опять нам припомнилась песня
Про чудо у райских ворот,

Что пелась в среде голубиной,
Лаская святые места,
Стремясь обозначить глубины
Тоски Иисуса Христа.

Но, помня процесс на Голгофе,
С презрением к жизни иной
Тянули мы горькое кофе,
Воркуя над спящей страной,

Где свадьба на Стрелке теснилась
Вразрез либеральной весне,
Где нам перестройка приснилась
В слепом летаргическом сне.

Остатки цейлонского чая
С бюджетной строки не списать.
В реальность мечту воплощая,
Летим Иисуса спасать.

Но вслед нам хохочут невежды,
Топча в коммунальном раю
Досадное время надежды
На лучшую долю свою.

***

Трафаретным фантиком конфетка
Поманила в звёздные края…
Прочь с дороги, девка-малолетка,
Юность ненавистная моя!

Та, что даже тем, кто жить не хочет,
До кольца билетик выдаёт,
Но предусмотрительно хохочет:
– Проходите, граждане, вперёд!

…Есть ли смысл? Ведь там, отнюдь, не сладко.
За спиной толкаются и прут.
Выпихнут и снова – пересадка,
На другой таинственный маршрут.

И опять: «Вперёд, гардемарины,
Что вражда нам, ненависть и месть?
Нас вы не дождётесь у витрины,
Где венки пылятся в нашу честь.

Нам ли верить проискам Кассандры,
Коль, напялив бархат и кримплен,
Малолетки штопают скафандры
Астронавтам, угодившим в плен.

Коль на Стрелке раскололся глобус,
Чтоб Фонтанку сдать в один присест,
И отходит рейсовый автобус,
Тот, в котором нет свободных мест».

***

Нам досталось жить почти что вечность,
Сядь со мною рядом на траву!
Слышишь? Луч ползёт по рукаву:
долгий свет, не веря в бесконечность,
пред Вселенной не склонил главу.

Может, всё, что мы назвали счастьем,
стёрлось в нами прожитых годах,
сгинуло в приморских городах,
растворилось по сибирским чащам
в искренних сизифовых трудах?

Правда, если взять за холку ветер,
что сбежал от мельниц ветряных,
и взнуздать, как пару вороных, –
может быть тогда на белом свете
меньше станет лозунгов дурных?

Страшный мир от края и до края
радугой червонной стал гореть.
Мир, в котором предстоит нам впредь
или встать с колен, не умирая,
или, не вставая, умереть.

Нам с лица земли стереть порошу,
пнуть судьбу, как мячик под кровать,
истинам расхожим не внимать,
как Сизиф, что завтра сбросит ношу,
чтоб коня свободы подковать.

* * *

Ты мне прости сгоревший на корню
мой робкий голос, не сказавший правды.
В свой стылый март подсыпала отрав ты,
раздевшись, вопреки календарю.

Шагнула в воду, оттолкнув мороз,
Босой стопою раздавила льдинку.
Хотелось бросить шапку-невидимку
на поздний снег твоих лесных волос!

Заморский ветер – нравственный урод;
пытаясь сбить его бесовский пламень,
швырнул я ватник на ближайший камень
и за тобой рискнул в водоворот.

Умолкни, стыд, а совесть, отпусти! –
Я позабыл клочок студёной суши,
где до сих пор блуждают наши души,
ещё пытаясь нас с тобой спасти.