людмила воробьёва
«Дышит тяжко русская земля»
«Росiя – Свет! Росiя – Предстоянье!
И грех, и Плен, и всё же – Божий Дом.
Росiя – Православное дыханье,
Препона плоти на пути земном».
И грех, и Плен, и всё же – Божий Дом.
Росiя – Православное дыханье,
Препона плоти на пути земном».
отец Роман (Матюшин)
Будучи личностью сильной и самодостаточной, Дмитрий Мизгулин абсолютно чётко выстраивает свои духовные приоритеты как в жизни, так и в творчестве. Словно птицы слетаются строки стихов – высоких, как небо, и в то же время земных, необходимых, как хлеб насущный, – такова Небесная матрица его поэзии. Проявляет себя новая точка зрения художника слова, о чем бы он ни писал, какие бы темы ни затрагивал, во всём главенствует одна истина – в центре находится Творец, Создатель. Автор выстраивает триединую тематическую параллель, вносящую порядок и гармонию в этот мир: Россия – Бог – Мiр; Природа – Бог – Человек; Космос – Бог – Жизнь; Вера – Бог – Истина; Поэт – Бог – Слово; Любовь – Бог – Вечность. Борьба Дмитрия Мизгулина за величие России, подчас непреодолимая и отчаянная, осенена божественным прикосновением. Кажется, что на всё ему даётся позволение свыше. Почему? За какие заслуги? Возможно, оттого, что не почивает он на лаврах достигнутого, вновь и вновь переосмысливая долгий и противоречивый русский путь.
Идолы, кумиры, пророки, которые пророчествуют ложно и которые насквозь фальшивы и порочны. Как случилось то, что мы стали служить «чужим богам в земле своей»? (Книга пророка Даниила, 5:18). Нужно ли спасать народ, забывший свои корни, абсолютно равнодушный ко всему происходящему?
И неумолкающий участливый голос Дмитрия Мизгулина будто вторит этой нетленной книге: «Мы видели чужие сны – / Свобода, равенство и братство... / А непутевые сыны / Пропили Родины богатства. // Забрали нефть, забрали лес, / Ушли с насмешкою и злобой... / А синь бескрайняя небес / Eё-то отбери, попробуй!». Но надежда на спасение жива, ещё не поздно, «покуда милосердный Бог / Оставил время для молитвы». Русский писатель и мыслитель Владимир Одоевский идеал России видел в самобытном всеобъемлющем славянском духе, интегрирующем знание и универсальные ценности, соизмеримые с правдой народной и Божьей. В наш беспокойный век Дмитрий Мизгулин обладает таким редким творческим качеством, как сила поэтической доказательности! Позволю предположить, вероятно, не всем читателям осветили путь стихи поэта, но, вне сомнения, уверена, сколько строк из них сверкнуло и ещё сверкнёт божественной искрой. Во времена угасания интереса к поэзии – это дорогого стоит!
Обострённое восприятие времени, свойственное автору, настраивает и нас на серьёзный лад, заставляя переосмысливать прожитое.
Неужели борьба за человеческие души окончена? Кто одержал в ней победу? «Поверх каждодневной пыли сияет понятие Родины», – верил в «прекрасное и нерушимое» будущее святой Руси Николай Рерих, когда писал свою книгу «Нерушимое». Ведь Мiр не случайно означает и вселенную и мирность. И для Дмитрия Мизгулина понятие русского дома гораздо шире земных пределов. Домом его судьбы стало Небо. В течение обычной, мирской жизни человек стремится к вечности. Это возвращение к своим истокам и на земле, и в мире небесном, а дом его стал Домом, как гласит Писание. Но одно дело – верить в Бога и знать молитвы, совсем иное – жить по Его законам. В книге Дмитрия Мизгулина содержится целый цикл произведений, посвящённых той стране, «которой больше нету…» О чём это говорит? Очевидна и неизбывна боль поэта-гражданина за потерянное величие некогда единой Державы. Боль необходима, неизбежна, чтобы не гасло пламя Небесного творческого начала. У него нет проходных строк, каждая задевает за живое своей пронзительной правдой:
Пророчески. Метафорично. К тому же обратите внимание на дату написания. И ещё другое стихотворение, взятое из 2007-го года:
Безусловно, прав автор: строить храмы – не значит, быть ближе к Богу. Кто знал, что перестройка станет не историей, а лишь периодом несбывшихся надежд и горьких разочарований, жестоким безвременьем сломанных судеб. Видимо, потому он так безнадёжно и самозабвенно любит «землю ту, что не было родней!» Не ошибусь, если скажу, что Дмитрий Мизгулин – поэт советской страны, который так же, как и Татьяна Глушкова, которую не отпускала боль за потерянную страну, остался в ней навсегда. Оглядываясь назад, Мизгулин точно передаёт нынешнее состояние новейшей России:
Предвидение и фантазия. Явь, память, написанное. Мы жили сообща в мощной, сплочённой Державе, теперь живём по-разному, но безмолвствуем одинаково. Справедливости ради, заметим, городская суета и банальные, изжившие себя сюжеты не привлекают автора. Что подтверждают и стихи: «Многозначительно внимая, / Движенью общему вперёд / Молчит, неслышно вымирая, / Наш богоизбранный народ» (2019). Никогда не думала, что гражданская поэзия может быть такой чувствительной и возвышенной. Удастся ли нам отыскать ключи к исцеляющей тайной молитве, в какую так верит поэт? Кажется, вот-вот и он даст исчерпывающий ответ. Причём в поэзии Дмитрия Мизгулина постоянно присутствует ярко выраженный автобиографический момент:
Николай Бердяев считал, что только русские имеют энергию, осваивающую нечеловеческие в своей протяжённости пространства. Чтобы не потеряться в этом пространстве, человеку необходима вера, икона и в храме, и в отчем доме. Поэт интуитивно это почувствовал, угадал, ибо только в вечно замкнутом круге иконы и свечи можно ощутить защищённость. И возрождаться Россия начнет с провинции, с той глубинки, какую он описывает в своём одноимённом стихотворении: «Глубинка – это не столица, / Глубинка – это глубина. / Беднее быт. Светлее лица, / Но ярче – солнце и луна». Здесь «неизбежна тишина» – то, что безвозвратно утеряно для столичного жителя. Правильно подметил автор: человеку, прежде всего, нужно сохранить «глубину своей души». Подлинная значимость жизни измеряется не в ширину, а именно в глубину. И мы узнаём жизнь по узорам и сюжетам уже давно сотканного ковра, по узорам написанной книги. Однако Дмитрий Мизгулин и тут удивляет. Сарказм и гротеск, откровенная салтыковская сатира, нечто гоголевское, мистическое поражает читателя в необычной зарисовке:
Кому не известны хитрости и манипуляции нынешних псевдотехнологий, готовых на всё, чтобы сразить, ошарашить, так называемый электорат, фигурально выражаясь модными чужеродными терминами. Раскрутка образа кандидата, когда необходимо сделать предвыборную биографию, когда всякая популярность начинается со скандала. Наверх пробиваются негодяи. Придуманное даёт большой эффект воздействия на массы! Политика имитирования, рост партийной власти, инертность масс. Да, автор не теряет ритм истории, но архитрудно подобно Дон-Кихоту оставаться её знаменитым рыцарем. Вполне закономерно, что его главный герой – народ: «На стезе демократичной / Как-то сразу сник, / Ко всему уже привычный, / Русский наш мужик» (2010). Действительно, он не раз доказывал, что может выстоять в отличие от тех инфантильных героев нашей классики, которых, чего греха таить, очень часто создавала русская литература. Но и первое десятилетие этого нового века тоже стало для мужика неким трагическим изломом Бытия. Нет, он никогда не был настолько наивен, романтичен, слаб и легковерен, как порой его представляли наши писатели. Он спасал Россию и в ратном бою, и был хозяином на трудовом хлебном поле. Твёрдость и рациональность двигала им. Что произошло? «И не пашем, и не сеем, / Камни да жнивьё, / Где теперь она – Расея? / Нет совсем её!..» – чья же в этом вина? Найдём ли ответы? Вопросы по-прежнему – открыты.
Нельзя не сказать, при всех неудачах и потерях русскому человеку есть, что вспомнить и есть чем гордиться. Песня, которая поднимала и вела в бой, к Победе – «Катюша». И произведение Дмитрия Мизгулина с таким же названием возрождает забытое:
Во всю свою необъятную ширь звучала тогда «Катюша», и бытие советского человека было оправдано – непогрешимо.
Охватывала горделивая радость вольной и красивой песни, когда боль и победа ещё были неразлучны, и безбрежная волна счастья и торжества накрывала тебя, настолько неожиданно хороша была песня. Поэтический символ Великой Отечественной
войны – молитва. Мы не забудем стихи «Жди меня» – как феномен воскрешения боевого народного духа, его воплощения в поэтических строках. «Катюша» – также символ той войны, песня-молитва верности, любви, вечной надежды. Но как меняется её героическая, проникнутая «неизбывной русской тоской» тональность в стихах, исполненных Дмитрием Мизгулиным: «И никто не будет больше слушать, / Как порой прекрасной, золотой / Выходила на берег Катюша, / На высокий берег на крутой».
Между тем, несмотря ни на что, через всё творчество поэт проносит, как негасимую свечу, своё молитвенное слово о России:
Недаром Дмитрий Мизгулин обращается к прошлому, ретроспективный взгляд даёт ему возможность осознать причины, найти некогда потерянные, разорванные цепочки взаимосвязей, чтобы восстановить преемственность поколений. Мифопоэтические истоки хранят сказовость, единство человека и мира. Но проблема легендарного вовсе не проста. Автор избегает странных сближений, зная истинную меру вещей. «В век просвещённого неверия творится легенда древних веков», – писал русский историк Георгий Федотов. Ничего не изменилось по сути. Поэтому Христос и говорит притчами, то есть образами и иносказаниями, что многим людям не дано знать тайны Царства Небесного, в особенности смысла своего существования, без чего человек жить не может. «Всё сие Иисус говорит народу притчами и без притчи не говорит им» (Мф., 13:34). Значит, притчевое, иносказательно-образное мышление есть верный путь к постижению тайны человеческого бытия. Эпические стихи Дмитрия Мизгулина «Кольчуга» соединяют дела давно минувших дней с днём настоящим, тревожным, напряжённым. «Чуть слышно шепчутся старушки, / И гул эпох – издалека... / Ох, коротка моя кольчужка, / Ох, как кольчужка коротка...» – словно из глубин праотеческой земли поднимается какая-то необоримая сила и наш лирический герой, напоминающий русских богатырей, отчётливо слышит зов родной земли, впитывает её мощь, её кровь и скорбь. Художнику необходимо иметь потенциал образности, необходимо чувствовать в себе силу говорить о невыразимом. И Дмитрий Мизгулин с нескрываемой горечью вынужден признать: «Без мифов живём и без песен – / Толпа настороженных лиц… / Наш мир до безумия тесен. / Мы сжаты флажками границ… / Заборов, оград постоянство, / Повсюду – межа на меже». И всё-таки впереди простирается небесная дорога и парящие над ней птицы – посланники небесные: им, после неба, отведена особая роль в народных сказаниях и песнях. «Лишь небо дарует пространство / Зажатой по жизни душе. / Где птицы парят высоко, / Где с Господом Богом легко…» – поистине, с верой в Бога жить намного легче и проще. В поисках древней истории автор-герой находит и стезю духовную. Сближаясь, перемешиваясь друг в друге, соединяясь с мечтами об идеале в историческом пространстве, фантазии, бытовые и поэтические, помогают народу понять себя самого.
«...Интересно, что Мизгулин вовсе не пересказывает нам сказку с мыслью научить (или отучить) жить по щучьему веленью; сказка лишь поблёскивает в контексте стиха, и это уже рука мастера: выросший в мареве легенд и лозунгов лирический герой остаётся в этом мареве навсегда, но вспоминает без всякого благоговенья, а так, что не сразу сообразишь, как…» – интеллектуально ярко, а в художественном плане метафорично, отзывался о нём известный мастер эпохи классической критики Лев Аннинский. Тем временем у поэта дело продолжает делаться, а сказка сказываться. Впрочем, его другая сказочная быль сулит нам весьма безотрадный зачин: «Как грустно на Родине милой: / Пустеют и стынут поля. / И вместо героев – дебилов / Рождает родная земля». Уж больно мрачная сказка, сюжет которой автор, похоже, позаимствовал у власть имущих вождей:
«Воображение у русского человека – богато, дерзновенно и глубоко. Европеец же – техник. Русский – романтик», – писал немецкий философ-русофил Вальтер Шубарт («Европа и душа Востока»). А кто это богатство оценит в торгово-рыночный век? И Дмитрий Мизгулин, на то он и поэт, перепишет грустную сказку на свой лад, окрасив её финал божественной романтикой Неба: «И пусть наши думы – о хлебе, / И в душах царит непогóдь, / Но в русском блистательном небе / Живёт милосердный Господь». Философскую двоякость, скрытый смысл, недосказанность таит в себе история, отчасти похожая на миф, – «Царская охота»: «Так ведётся исстари – / Есть цари – / а есть псари. / Не спеша и деловито / На охоту едет свита». Дух царя, держащий гармонию мира, всегда главенствовал в народных сказках. Но что-то тревожно на душе, не иначе быть беде: «Все оставили его, / Не случилось бы чего? / Охрани, Господь царя, / Осади, прошу, псаря». Оказывается, авторские фантазии вполне реальны и обоснованы. Кроме того, нынче часто приходится слышать: зачем нам традиция, возвращающая в прошлое? Ведь культура стремительно меняется, и на первый план повсюду выходит модернизм. На сей счёт со свойственным ему прямодушием Дмитрий Мизгулин сделает исчерпывающий вывод:
Хватало и зрелищ, и хлеба,
И счастие – полной рекой.
Всё было прекрасно – до неба
Уже доставали рукой.
…………………
Мы жили, не зная молитвы,
Без Бога построили храм,
И всё уступили без битвы,
Доверившись лживым волхвам.
Идолы, кумиры, пророки, которые пророчествуют ложно и которые насквозь фальшивы и порочны. Как случилось то, что мы стали служить «чужим богам в земле своей»? (Книга пророка Даниила, 5:18). Нужно ли спасать народ, забывший свои корни, абсолютно равнодушный ко всему происходящему?
И неумолкающий участливый голос Дмитрия Мизгулина будто вторит этой нетленной книге: «Мы видели чужие сны – / Свобода, равенство и братство... / А непутевые сыны / Пропили Родины богатства. // Забрали нефть, забрали лес, / Ушли с насмешкою и злобой... / А синь бескрайняя небес / Eё-то отбери, попробуй!». Но надежда на спасение жива, ещё не поздно, «покуда милосердный Бог / Оставил время для молитвы». Русский писатель и мыслитель Владимир Одоевский идеал России видел в самобытном всеобъемлющем славянском духе, интегрирующем знание и универсальные ценности, соизмеримые с правдой народной и Божьей. В наш беспокойный век Дмитрий Мизгулин обладает таким редким творческим качеством, как сила поэтической доказательности! Позволю предположить, вероятно, не всем читателям осветили путь стихи поэта, но, вне сомнения, уверена, сколько строк из них сверкнуло и ещё сверкнёт божественной искрой. Во времена угасания интереса к поэзии – это дорогого стоит!
Обострённое восприятие времени, свойственное автору, настраивает и нас на серьёзный лад, заставляя переосмысливать прожитое.
В порыве страсти окаянной
Мы сокрушили русский дом.
Эпоха будет безымянной,
Ну а беспамятной – потом.
Мы научились поклоняться
Животной страсти естества,
И будет радостно смеяться
Иван, не помнящий родства.
Неужели борьба за человеческие души окончена? Кто одержал в ней победу? «Поверх каждодневной пыли сияет понятие Родины», – верил в «прекрасное и нерушимое» будущее святой Руси Николай Рерих, когда писал свою книгу «Нерушимое». Ведь Мiр не случайно означает и вселенную и мирность. И для Дмитрия Мизгулина понятие русского дома гораздо шире земных пределов. Домом его судьбы стало Небо. В течение обычной, мирской жизни человек стремится к вечности. Это возвращение к своим истокам и на земле, и в мире небесном, а дом его стал Домом, как гласит Писание. Но одно дело – верить в Бога и знать молитвы, совсем иное – жить по Его законам. В книге Дмитрия Мизгулина содержится целый цикл произведений, посвящённых той стране, «которой больше нету…» О чём это говорит? Очевидна и неизбывна боль поэта-гражданина за потерянное величие некогда единой Державы. Боль необходима, неизбежна, чтобы не гасло пламя Небесного творческого начала. У него нет проходных строк, каждая задевает за живое своей пронзительной правдой:
Стоят самолёты в аэропорту:
Могучие ИЛы и стройные ТУ.
Сегодня остались они без работы,
Ржавеют машины, седеют пилоты,
Окончены сроки и вышли года,
Они уже не полетят никуда…
<…>
Ни неба теперь у нас нет,
Ни земли...
Под снегом забвения аэродром,
И крылья Отечества скованы льдом...
Пророчески. Метафорично. К тому же обратите внимание на дату написания. И ещё другое стихотворение, взятое из 2007-го года:
Перестройка. Перековка.
Как бы переподготовка
К лучшей жизни или на...
Думали, что передышка,
А на самом деле – крышка,
Амба. Кончилась страна.
Безусловно, прав автор: строить храмы – не значит, быть ближе к Богу. Кто знал, что перестройка станет не историей, а лишь периодом несбывшихся надежд и горьких разочарований, жестоким безвременьем сломанных судеб. Видимо, потому он так безнадёжно и самозабвенно любит «землю ту, что не было родней!» Не ошибусь, если скажу, что Дмитрий Мизгулин – поэт советской страны, который так же, как и Татьяна Глушкова, которую не отпускала боль за потерянную страну, остался в ней навсегда. Оглядываясь назад, Мизгулин точно передаёт нынешнее состояние новейшей России:
Державою были великой,
А нынче – плывём налегке...
А нынче – лишь лунные блики
На тусклой, осенней реке...
<…>
Забудутся судьбы и лица,
Смешаются дни и года,
Но будет неслышно струиться
Под спудом речная вода.
Предвидение и фантазия. Явь, память, написанное. Мы жили сообща в мощной, сплочённой Державе, теперь живём по-разному, но безмолвствуем одинаково. Справедливости ради, заметим, городская суета и банальные, изжившие себя сюжеты не привлекают автора. Что подтверждают и стихи: «Многозначительно внимая, / Движенью общему вперёд / Молчит, неслышно вымирая, / Наш богоизбранный народ» (2019). Никогда не думала, что гражданская поэзия может быть такой чувствительной и возвышенной. Удастся ли нам отыскать ключи к исцеляющей тайной молитве, в какую так верит поэт? Кажется, вот-вот и он даст исчерпывающий ответ. Причём в поэзии Дмитрия Мизгулина постоянно присутствует ярко выраженный автобиографический момент:
Я лечу опять над миром сонным
По волнам небесным бытия.
По квартирам съёмным и казённым
Расплескалась молодость моя…
Был и я – весёлым и упёртым,
Делал всё, что можно и нельзя.
По вокзалам и аэропортам
Разлетелись близкие друзья.
Бестолковым сумрачным влеченьем,
Ветер вечных странствий – мимо мчи...
Озарится пусть душа свеченьем
У иконы тающей свечи.
И наступит тишина такая,
Что услышу, сердце затая,
Как, сама себя превозмогая,
Дышит тяжко русская земля.
Николай Бердяев считал, что только русские имеют энергию, осваивающую нечеловеческие в своей протяжённости пространства. Чтобы не потеряться в этом пространстве, человеку необходима вера, икона и в храме, и в отчем доме. Поэт интуитивно это почувствовал, угадал, ибо только в вечно замкнутом круге иконы и свечи можно ощутить защищённость. И возрождаться Россия начнет с провинции, с той глубинки, какую он описывает в своём одноимённом стихотворении: «Глубинка – это не столица, / Глубинка – это глубина. / Беднее быт. Светлее лица, / Но ярче – солнце и луна». Здесь «неизбежна тишина» – то, что безвозвратно утеряно для столичного жителя. Правильно подметил автор: человеку, прежде всего, нужно сохранить «глубину своей души». Подлинная значимость жизни измеряется не в ширину, а именно в глубину. И мы узнаём жизнь по узорам и сюжетам уже давно сотканного ковра, по узорам написанной книги. Однако Дмитрий Мизгулин и тут удивляет. Сарказм и гротеск, откровенная салтыковская сатира, нечто гоголевское, мистическое поражает читателя в необычной зарисовке:
В разгар предвыборных волнений
Я посетил партийный съезд.
Оратор был, увы, не Ленин,
Но на трибуну шустро влез.
Вот она, современная история России, обнажённая и беспощадная в своем цинизме и подмене человеческих качеств, в представлениях добра и зла:
Речам о счастии народа
Зал, замирая дух, внимал,
Но запах сероводорода
В застывшем воздухе витал.
Оратор хмурился сердито.
Ведь я, примерный гражданин,
Не мог не видеть, что копыта
Торчат из-под его штанин.
Кому не известны хитрости и манипуляции нынешних псевдотехнологий, готовых на всё, чтобы сразить, ошарашить, так называемый электорат, фигурально выражаясь модными чужеродными терминами. Раскрутка образа кандидата, когда необходимо сделать предвыборную биографию, когда всякая популярность начинается со скандала. Наверх пробиваются негодяи. Придуманное даёт большой эффект воздействия на массы! Политика имитирования, рост партийной власти, инертность масс. Да, автор не теряет ритм истории, но архитрудно подобно Дон-Кихоту оставаться её знаменитым рыцарем. Вполне закономерно, что его главный герой – народ: «На стезе демократичной / Как-то сразу сник, / Ко всему уже привычный, / Русский наш мужик» (2010). Действительно, он не раз доказывал, что может выстоять в отличие от тех инфантильных героев нашей классики, которых, чего греха таить, очень часто создавала русская литература. Но и первое десятилетие этого нового века тоже стало для мужика неким трагическим изломом Бытия. Нет, он никогда не был настолько наивен, романтичен, слаб и легковерен, как порой его представляли наши писатели. Он спасал Россию и в ратном бою, и был хозяином на трудовом хлебном поле. Твёрдость и рациональность двигала им. Что произошло? «И не пашем, и не сеем, / Камни да жнивьё, / Где теперь она – Расея? / Нет совсем её!..» – чья же в этом вина? Найдём ли ответы? Вопросы по-прежнему – открыты.
Нельзя не сказать, при всех неудачах и потерях русскому человеку есть, что вспомнить и есть чем гордиться. Песня, которая поднимала и вела в бой, к Победе – «Катюша». И произведение Дмитрия Мизгулина с таким же названием возрождает забытое:
Встрепенёт притихнувшую душу
Тот мотив знакомый и простой:
Выходила на берег Катюша,
На высокий на берег крутой...
Ох же и хлебнули мы отравы,
Закружилась круто голова,
Изменились времена и нравы,
Потускнели чувства и слова.
Во всю свою необъятную ширь звучала тогда «Катюша», и бытие советского человека было оправдано – непогрешимо.
Охватывала горделивая радость вольной и красивой песни, когда боль и победа ещё были неразлучны, и безбрежная волна счастья и торжества накрывала тебя, настолько неожиданно хороша была песня. Поэтический символ Великой Отечественной
войны – молитва. Мы не забудем стихи «Жди меня» – как феномен воскрешения боевого народного духа, его воплощения в поэтических строках. «Катюша» – также символ той войны, песня-молитва верности, любви, вечной надежды. Но как меняется её героическая, проникнутая «неизбывной русской тоской» тональность в стихах, исполненных Дмитрием Мизгулиным: «И никто не будет больше слушать, / Как порой прекрасной, золотой / Выходила на берег Катюша, / На высокий берег на крутой».
Между тем, несмотря ни на что, через всё творчество поэт проносит, как негасимую свечу, своё молитвенное слово о России:
Дрожит свечи неровной пламя,
Душа скорбит, светлеет грусть,
Когда я в опустевшем храме
О Родине своей молюсь.
Шумят неистовые битвы,
И с воем рать идёт на рать,
А мне б слова своей молитвы
Кольчугой прочною связать...
Рассеян ум. Бессилен разум.
И только трудится душа:
Слова простые раз за разом,
Нанизывая не спеша.
Недаром Дмитрий Мизгулин обращается к прошлому, ретроспективный взгляд даёт ему возможность осознать причины, найти некогда потерянные, разорванные цепочки взаимосвязей, чтобы восстановить преемственность поколений. Мифопоэтические истоки хранят сказовость, единство человека и мира. Но проблема легендарного вовсе не проста. Автор избегает странных сближений, зная истинную меру вещей. «В век просвещённого неверия творится легенда древних веков», – писал русский историк Георгий Федотов. Ничего не изменилось по сути. Поэтому Христос и говорит притчами, то есть образами и иносказаниями, что многим людям не дано знать тайны Царства Небесного, в особенности смысла своего существования, без чего человек жить не может. «Всё сие Иисус говорит народу притчами и без притчи не говорит им» (Мф., 13:34). Значит, притчевое, иносказательно-образное мышление есть верный путь к постижению тайны человеческого бытия. Эпические стихи Дмитрия Мизгулина «Кольчуга» соединяют дела давно минувших дней с днём настоящим, тревожным, напряжённым. «Чуть слышно шепчутся старушки, / И гул эпох – издалека... / Ох, коротка моя кольчужка, / Ох, как кольчужка коротка...» – словно из глубин праотеческой земли поднимается какая-то необоримая сила и наш лирический герой, напоминающий русских богатырей, отчётливо слышит зов родной земли, впитывает её мощь, её кровь и скорбь. Художнику необходимо иметь потенциал образности, необходимо чувствовать в себе силу говорить о невыразимом. И Дмитрий Мизгулин с нескрываемой горечью вынужден признать: «Без мифов живём и без песен – / Толпа настороженных лиц… / Наш мир до безумия тесен. / Мы сжаты флажками границ… / Заборов, оград постоянство, / Повсюду – межа на меже». И всё-таки впереди простирается небесная дорога и парящие над ней птицы – посланники небесные: им, после неба, отведена особая роль в народных сказаниях и песнях. «Лишь небо дарует пространство / Зажатой по жизни душе. / Где птицы парят высоко, / Где с Господом Богом легко…» – поистине, с верой в Бога жить намного легче и проще. В поисках древней истории автор-герой находит и стезю духовную. Сближаясь, перемешиваясь друг в друге, соединяясь с мечтами об идеале в историческом пространстве, фантазии, бытовые и поэтические, помогают народу понять себя самого.
А кто мы – готы или скифы,
И что для нас важней всего?
Но жив народ, покуда мифы
Живут в сознанье у него.
………………..
Давно уж по чужой указке
Живём в плену иных времён…
Но жив народ, покуда сказки
Желает сделать былью он.
«...Интересно, что Мизгулин вовсе не пересказывает нам сказку с мыслью научить (или отучить) жить по щучьему веленью; сказка лишь поблёскивает в контексте стиха, и это уже рука мастера: выросший в мареве легенд и лозунгов лирический герой остаётся в этом мареве навсегда, но вспоминает без всякого благоговенья, а так, что не сразу сообразишь, как…» – интеллектуально ярко, а в художественном плане метафорично, отзывался о нём известный мастер эпохи классической критики Лев Аннинский. Тем временем у поэта дело продолжает делаться, а сказка сказываться. Впрочем, его другая сказочная быль сулит нам весьма безотрадный зачин: «Как грустно на Родине милой: / Пустеют и стынут поля. / И вместо героев – дебилов / Рождает родная земля». Уж больно мрачная сказка, сюжет которой автор, похоже, позаимствовал у власть имущих вождей:
Мы с вами – простые холопы.
Ни жить не умеем, ни пить,
Не с нами им выйти в Европы,
Не с нами им мир удивить...
И всё у нас разом отняли –
Очнулся Федот – да не тот...
И только великий Гагарин
Вершит свой бессмертный полёт.
«Воображение у русского человека – богато, дерзновенно и глубоко. Европеец же – техник. Русский – романтик», – писал немецкий философ-русофил Вальтер Шубарт («Европа и душа Востока»). А кто это богатство оценит в торгово-рыночный век? И Дмитрий Мизгулин, на то он и поэт, перепишет грустную сказку на свой лад, окрасив её финал божественной романтикой Неба: «И пусть наши думы – о хлебе, / И в душах царит непогóдь, / Но в русском блистательном небе / Живёт милосердный Господь». Философскую двоякость, скрытый смысл, недосказанность таит в себе история, отчасти похожая на миф, – «Царская охота»: «Так ведётся исстари – / Есть цари – / а есть псари. / Не спеша и деловито / На охоту едет свита». Дух царя, держащий гармонию мира, всегда главенствовал в народных сказках. Но что-то тревожно на душе, не иначе быть беде: «Все оставили его, / Не случилось бы чего? / Охрани, Господь царя, / Осади, прошу, псаря». Оказывается, авторские фантазии вполне реальны и обоснованы. Кроме того, нынче часто приходится слышать: зачем нам традиция, возвращающая в прошлое? Ведь культура стремительно меняется, и на первый план повсюду выходит модернизм. На сей счёт со свойственным ему прямодушием Дмитрий Мизгулин сделает исчерпывающий вывод:
Традиции. Вера. Устои.
А нам говорили – пустое...
А нас уверяли – прогресс...
А нынче – усталые лица,
В телевизионных глазницах
Ликует полуденный бес.
И этот извечный круг замыкается вновь, и мы созерцаем иконописную картину, словно находясь внутри неё:
Лексикограф-русист Анатолий Бесперстых в «Словаре эпитетов поэзии Дмитрия Мизгулина» (2023) приводит точную и важную цитату, в которой говорится, что «спасение собственной души» поэт находит в «спасении всей России». При всём притом серьёзность и тяжесть бытия сочетается у него с какой-то по-детски неуловимой лёгкостью восприятия жизни:
«Я весело и ново / На жизнь свою смотрю, / Из щепочки сосновой / Кораблик смастерю».
Вот, она непостижимая широта русского человека… Это бег в неведомое, обещающее неизменное и светлое ощущение жизни, нацеленное на преодоление тех испытаний, что выпали нашим современникам в третьем тысячелетии.
Но всё же не кончена битва,
Ведь где-то вершится молитва,
А, стало быть, Русь устоит,
Покуда трепещет сердечко,
Покуда мальчишка со свечкой
У скорбной иконы стоит.
Лексикограф-русист Анатолий Бесперстых в «Словаре эпитетов поэзии Дмитрия Мизгулина» (2023) приводит точную и важную цитату, в которой говорится, что «спасение собственной души» поэт находит в «спасении всей России». При всём притом серьёзность и тяжесть бытия сочетается у него с какой-то по-детски неуловимой лёгкостью восприятия жизни:
«Я весело и ново / На жизнь свою смотрю, / Из щепочки сосновой / Кораблик смастерю».
Вот, она непостижимая широта русского человека… Это бег в неведомое, обещающее неизменное и светлое ощущение жизни, нацеленное на преодоление тех испытаний, что выпали нашим современникам в третьем тысячелетии.
И я опять – в начале.
Куда ни бросишь взор:
Неведомые дали,
Неистовый простор!