Ирина Кузина

Отражение

«Бабулечка! Ты у меня самая-самая! Самая мудрая и добрая. Ты, ты…» – внук повис у бабушки на шее и не мог найти слов, чтобы выразить ей всю свою нежность.
«А ты знаешь, что подлизываться нехорошо?» – строго спросила бабушка, пряча улыбку.
«Ничего я не подлизываюсь! Мама с папой тоже про тебя так говорят.. за глаза. А за глаза это как – стоя за глазами?»
«А правда, что я красивый? Так мама говорит и вообще… А девчонки дразнят меня белобрысым. Это от брысь, да?» – внук вертелся перед зеркалом, любуясь на своё отражение в нарядной голубой рубашке с карманами на пуговицах, совсем как у взрослых.
«Ты – замечательный» – согласилась бабушка. «Только смотри – не стань своим собственным отражением».
«Как это?» – он испуганно отпрянул от зеркала.
«Ну, слушай уж! Я ведь сразу поняла, чего ты добиваешься своими подходами».
Жила-была в подгорном селении одна девушка с матерью. И была она так хороша собой, что, казалось, днём затмевала своей красотой солнце, а ночью – луну и звёзды. И всё было бы хорошо, да только с некоторых пор, стали замечать за ней некоторые странности.
Рано утром, её подруги с песнями идут в поле. Восход Солнца за работой встречают. А красавица начнёт умываться, заглядится на своё отражение, да про всё на свете и забудет. И улыбнётся ему нежно. И так голову склонит, и так повернёт. То губки бантиком сложит, то локон поправит. Приговаривает: «Зачем мне на солнце смотреть? – Я ли не краше солнца?!» Так и день пройдёт.
Вечером позовут её девушки хоровод водить, да с парнями играть. А она им: «Мне ли идти на луну любоваться? Звёздам ли со мной соперничать? – Я ли их не краше?! А найдётся ли среди парней тот, кто красоты моей достоин?»
И, опять, уйдут сверстницы без неё. Билась мать, билась с дочкой – никак от любимого занятия не оторвать. Только нагрубит в ответ на материнскую заботу.
Время идёт. Жизнь своё берёт. Все подружки замуж повыходили, у кого уж и дети родились. А красавица и из дому выходить перестала. Ни на кого смотреть не хочет. Ни с кем, кроме собственного отражения, ей и говорить не интересно.
Мать старится, от тяжёлой работы всё ниже к земле клонится. Как-то, заболела и совсем слегла. Просит дочь: «Сходи, милая, в лес за хворостом. Ночи холодные стали, зябну я. Да и еду не на чем приготовить, дрова все истопили». Очень не хотелось дочери из дома выходить. Но, проголодалась она, не на шутку. Пошла в лес, скрепя сердце. Нехотя идёт, с недовольным видом за хворостом наклоняется. Да, вдруг, вышла к горной речке. Вода в ней холодная, прозрачная. Обрадовалась красавица: «Наконец-то, налюбуюсь вдоволь на своё отражение! Здесь, уж, никто не помешает!»
Нашла отмель со спокойной водой. Уселась поудобнее и ушла в созерцание.
Забыла обо всём на свете. Весь мир для неё перестал существовать. Долго ли так просидела – никто не знает.
Плывёт мимо лист берёзовый, а по нему муравьишка бегает, суетится, словно на помощь зовёт. Задел листок край отражения, рассердилась красавица – откинула листок в сторону, муравья и не заметила.
Прошло ещё некоторое время. Птенчик желторотый пролетал над ручьём, да не рассчитал силы – в самую быстрину и упал. Несёт его течение, захлёстывает крохотное тельце безжалостными струями, вот-вот, утопит. А над птенчиком мать-птица кружит, бьёт крыльями, кричит-надрывается. Не может не дрогнуть сердце человеческое... Девице бы только руку протянуть, чтобы не дать погибнуть божьей твари.
Ничего не видит, не слышит она. Застыла, склонившись над водой, как каменная. Ударилась птица оземь, за её спиной, и превратилась в старушку. Спрашивает: «Ты, наверное, дочка той доброй женщины, что живёт на краю селения? Матери твоей совсем плохо, помирает она. Поспеши, если хочешь в живых застать!»
Закричала в ответ девица: «Нет мне дела ни до кого на свете! Не мешай мне любоваться на свою красоту!»
Видит, стоит перед ней грозная богиня. Испугалась красавица, вспомнила, как мать ей рассказывала о горных духах. Поняла, что перед ней Дух горной реки, да только ни слова вымолвить не может. То ли от страха, то ли от гордости. А у Старухи в глазах молнии сверкают, голос, как гром гремит: «Последние три испытания послал тебе Бог, три возможности дал облик человеческий не потерять. Да, видно, каменное у тебя сердце!
Будь, по-твоему! Отныне, никто никогда не помешает тебе на своё отражение в воде любоваться». Топнула ногой и исчезла.
А на том месте, с тех пор, стоит камень – навис над тихой заводью, словно человек, вглядывающийся в своё отражение на поверхности воды. Вода под камнем тёмная, гладкая, как зеркало. Светлые веселые струйки речки обегают эту заводь, словно сторонятся чего-то недоброго. Солнечные лучи не заглядывают сюда, ветер и тот не забросит под камень ни щепочку, ни листочек. Будто, всё живое избегает этого места.
Бывает, идёт мимо одинокий путник. Остановится воды в ручье напиться. Наклонится к воде, ухватившись за камень рукой, да и заглядится на отражение в тёмной воде прекрасного девичьего лица. Такого прекрасного, что и глаз не отвести. А коснётся его рукой – студёная вода, как лёд, обожжёт. И поймёт путник, что не живое оно, не человеческое. Вздрогнет, словно от сна тяжкого очнувшись. Посмотрит вокруг себя – солнечному свету обрадуется, ласковому ветерку лицо подставит. Удивится тому, что все краски, словно сочнее, да ярче стали... Вздохнёт, с облегчением, словно камень с души свалился!
И заспешит, прочь от места нечистого….
А, не дай Бог, надолго задержится – застудит сердце красота каменная, может и путника в камень обратить. Пропадёт зря. На земле от него только отражение в воде и останется. Ни живое, ни мёртвое.
Ни себе, ни людям. Так – морок один...
«А птенчика я бы обязательно спас, честное слово! А тебя и маму я никогда-никогда-никогда не брошу». Лицо внука было таким серьёзным и даже торжественным, что бабушка, также серьёзно и внимательно глядя ему в глаза, ответила: «Я верю, родной. Когда ты вырастешь, ты будешь всем нам опорой и защитой».
Made on
Tilda